Санкции, уход западных инвесторов, дорогие кредиты — последние годы российский бизнес вынужден адаптироваться к череде беспрецедентных внутренних и внешних вызовов. Это повлияло на подходы к устойчивому развитию: раньше при оценке ESG-инициатив доминировали глобальные стандарты (GRI, SASB, TCFD, IFRS S1–S2), но сейчас в России формируется собственная, «суверенная» повестка. Компании все чаще обращаются к рекомендациям Банка России и Минэкономразвития, а также к Стандарту общественного капитала для бизнеса (СОКБ) и ЭКГ-рейтингу, которые призваны сблизить корпоративные практики с национальными целями.
Эти инструменты становятся нормой для бизнеса — и при управлении устойчивым развитием, и при подготовке нефинансовой отчетности. «Суверенные» методики нужны не только ради импортозамещения, но и из-за ограниченного доступа к международным практикам и невозможности верифицировать отчетность по глобальным стандартам.
«Суверенизация» с госучастием
Государство становится ключевым игроком на ESG-поле. Курс взят на «зеленый суверенитет»: разработаны национальные таксономии эко- и социальных проектов, ужесточаются экологические требования, развивается климатическое законодательство.
Компании все больше подталкивают к внедрению принципов ответственного бизнеса — в «суверенном» понимании. За ориентир берутся национальные цели, определенные указами президента: от роста продолжительности жизни до экологической безопасности.
Таким образом, формат и само понятие «устойчивое развитие» в России из добровольной практики, начатой под влиянием зарубежных инвесторов, приобретает де-факто обязательный характер.
Бизнес все активнее вовлекается в национальные проекты, становясь их соисполнителем. Флагманом «суверенизации» должен стать стандарт СОКБ. В его описании термина «устойчивое развитие» уже нет, вместо него вводится новое понятие — «общественный капитал бизнеса» (ОКБ).
Фокус смещается на национальные приоритеты, а нефинансовые показатели напрямую увязываются с привычными для компаний KPI — EBITDA, рентабельностью, выручкой. Вводятся и новые показатели, такие как расходы на реинтеграцию инвалидов, сертификация энергоменеджмента, наличие ESG-рейтинга.
При этом привычные для глобальных стандартов метрики — доля вторсырья в закупках и объем благотворительных программ — в СОКБ по тем или иным причинам отсутствуют.
Общая идея прогрессивна: экологические и социальные инициативы перестают быть добровольной «надстройкой» и становятся элементом экономической эффективности компании.
Подобная связка — давно тренд в глобальной ESG-повестке: в мире устойчивые практики рассматривают как фактор снижения рисков и роста долгосрочной ценности. СОКБ пытается адаптировать этот подход к национальным реалиям, создавая ощутимую бизнес-мотивацию через государственную поддержку.
Для российских компаний это шаг к более зрелой модели управления устойчивым развитием. Но есть и обратная сторона — чем сильнее акцент на национальной специфике, тем труднее поддерживать сопоставимость с глобальными стандартами, а значит, выше риски отстать от мировых тенденций.
Импортозамещение с флером советских практик
Чтобы измерять тот самый «общественный капитал», в систему встроен ЭКГ-рейтинг: именно с его помощью компании сравниваются между собой — чтобы претендовать на различные льготы от государства.
ЭКГ как элемент государственной инфраструктуры с 2024 года закреплен в формате национального ГОСТа. В его основе — данные из государственных баз (ФНС, ФСС, Росстат), а оценка компаний ведется путем автоматического скоринга (сравнения). В отличие от классического ESG, где фокус смещен на климат и корпоративное управление, «суверенные» стандарты сосредоточены на демографии, кадрах, налоговой дисциплине и вкладе компаний в развитие регионов.
Участие в ЭКГ и СОКБ для бизнеса формально добровольное. Но система постепенно приобретает прикладное значение: высокие баллы открывают доступ к льготам типа приоритета при части госзакупок, ускоряют административные процедуры и сулят займы на особых условиях. В ряде регионов уже действуют пилотные меры: например, во Владимирской области компании с высоким ЭКГ-рейтингом могут рассчитывать на снижение налоговой ставки и упрощенный доступ к программам поддержки.
При этом низкие оценки по «суверенным» стандартам — для бизнеса безусловный риск, особенно для компаний с государственными контрактами. Речь не только о репутации: компании могут потерять часть преференций, столкнуться с бюрократическими сложностями. К ним, как заявила в интервью ESG World председатель экспертного совета ЭКГ-рейтинга Екатерина Кузьмина, могут «возникнуть вопросы у госорганов и банков».
Главное отличие «суверенной» модели устойчивого развития от классического ESG — в системе стимулов. За годы доминирования международных стандартов в России так и не появилось устойчивой финансовой мотивации для бизнеса заниматься «устойчивостью» здесь и сейчас. По сути, основные выгоды ограничивались требованиями зарубежных инвесторов, нечастыми примерами «гриниума» — «скидки» на стоимость заимствований — и снижением экспортных рисков.
Именно поэтому ESG-повесткой в традиционном понимании в России занимается узкий круг крупнейших компаний, прежде всего экспортеров и федеральных сетей — «Фосагро», «Русал», «Лукойл», X5 Group, а также Сбербанк и другие финансовые структуры.
В «суверенной» системе социальный и экологический прогресс, пусть и в относительно узком понимании, напрямую увязан с государственными преференциями. А претендовать на них могут не только федеральные гиганты, но и небольшие компании из регионов.
Прозрачность, экологическая ответственность и социальная вовлеченность компаний становятся важны не только для регуляторов, но и для инвесторов, клиентов, местных жителей. Работа с сообществами уже не сводится к разовым акциям или «встречам с населением»: от бизнеса ждут большего — комплексного участия в развитии территорий присутствия. Этот фокус усиливается и кризисом на рынке труда: компании вынуждены вкладываться в качество жизни на местах, чтобы удерживать и привлекать сотрудников региональных подразделений.
В последние годы это стало одним из заметных трендов корпоративных инвестиций — миллиарды рублей вкладывают в территории присутствия «Алроса», «Полюс», «Норникель» и другие лидеры российского бизнеса. Все это начинает напоминать советский подход к градообразующим предприятиям. Только теперь города уже созданы, заводы работают, и возникает необходимость не просто поддерживать уровень жизни, но и работать над полноценным развитием в кооперации с муниципальной и региональной властью.
Глобальный контекст: ESG-тренды в США и Европе
«Суверенная» модель устойчивого развития в России складывается на фоне «ESG-отлива» — смягчения или отмены ряда требований к бизнесу на Западе.
Особенно ярко эта поляризация проявляется в США. С возвращением Дональда Трампа страна из апологета ESG превратилась в главного критика концепции. Для республиканских штатов ESG — прямое вмешательство в экономическую свободу, а президент США открыто называет концепцию «зеленой аферой». Демократические штаты идут в противоположную сторону. Так, Вашингтон обсуждает введение углеродного сбора по образцу европейского CBAM: платить придется за продукцию, произведенную в странах без собственного углеродного регулирования. Похожие тенденции в Нью-Йорке и других «синих» штатах — страна разорвана на части. Американским компаниям приходится балансировать между диаметрально противоположными режимами в одной стране.
Для российского бизнеса прямое давление западных инвесторов сошло на нет после 2022 года. Но это не значит, что международные стандарты потеряли актуальность. Глобальные финансовые институты, не вовлеченные в американский анти-ESG-тренд, продолжают требовать строгого соблюдения нефинансовой отчетности — Всемирный банк, например. Эти запросы транслируются на страны-партнеры России, от Индии и Турции до Китая и Бразилии. В итоге международные ESG-требования возвращаются к российским компаниям через экспортные цепочки и проектное финансирование. В этом плане избыточная «суверенизация» повестки — очевидный риск для российского бизнеса, грозящий усложнением доступа к долларовым потокам и проблемами со встраиванием в глобальные цепочки поставок.
В Европе — своя динамика. Под давлением собственного бизнеса Брюссель, традиционно претендовавший на лидерство в ESG, смягчает требования к компаниям по нефинансовой отчетности (CSRD), аудиту цепочек поставок (CSDDD) и трансграничным углеродным платежам (CBAM). Но для российских компаний, продолжающих работать с Европой, облегчение только относительное.
Металлурги, химики и энергетики по-прежнему в зоне риска: в рамках CSDDD экспортеры будут обязаны раскрывать данные о климатическом и экологическом следе своей продукции, а CBAM означает прямые издержки за углерод. Иными словами, даже при «откате» регулирования российским игрокам придется адаптироваться к стандартам ЕС. Дополнительный вызов — усиление контроля за обходом CBAM. Брюссель опасается, что «чистую» продукцию будут поставлять в Европу, а «грязную» — на другие рынки, что сведет на нет всю идею платы за углерод. Для российских поставщиков это сигнал: уйти от углеродных издержек через посредников или параллельный экспорт будет непросто.
Китай: «суверенизация» с глобальным прицелом
Китай идет другой дорогой — он постепенно ужесточает внутренние ESG-правила, опираясь на свою «суверенную» специфику. Однако важно отметить, что это делается не вразрез с глобальной системой, а с целью встроиться в нее и со временем задавать стандарты для других.
С 2026 года компании, входящие в индекс CSI 300 (основной индикатор фондового рынка материкового Китая), обязаны раскрывать ESG-данные по национальным стандартам. Основное внимание уделяется экологии, климату (цель — углеродная нейтральность к 2060 году) и так называемому общему процветанию. Под этим понимается сокращение неравенства, повышение качества жизни, защита прав работников и развитие локальных сообществ — все это в китайской модели связано с социальной ответственностью бизнеса.
По своей сути этот концепт ближе к глобальным ESG-практикам, чем к российской «суверенной» модели. Как и на Западе, в Китае климатический блок имеет первостепенное значение. Однако Пекин жестко привязывает ESG к национальным приоритетам и использует его как инструмент социальной политики.
Здесь прослеживается очевидное сходство с Россией: и там, и там ESG интегрируется в государственные практики. Разница заключается в том, что Китай стремится встроиться в глобальные рынки, а Россия делает ставку прежде всего на внутренние задачи.
В итоге Китай стал одним из глобальных лидеров устойчивого развития и безусловным лидером зеленой экономики: страна контролирует около 80% мирового производства солнечных панелей. Фактически этот рынок сосредоточен в руках таких компаний, как LONGi Green Energy, Trina Solar и JinkoSolar, каждая из которых оценивается в десятки миллиардов долларов.
По вводу безуглеродной генерации, включая солнечные панели и ветряки, страна достигла 2000 ГВт к началу 2025 года, что превышает совокупные показатели США и ЕС вместе взятых. В сегменте электромобилей на КНР приходится 60% мирового выпуска: ключевым драйвером является BYD, обогнавшая Tesla по объемам продаж.
Китайские HiTech-компании, которые еще недавно считались аутсайдерами на мировых рынках, сегодня не скрывают своих глобальных амбиций: BYD уже вытесняет конкурентов на рынках Европы и Латинской Америки, а солнечные гиганты диктуют цены от Азии до Латинской Америки.
Запад реагирует на этот рывок ужесточением торговой политики, новыми требованиями к ESG-отчетности китайских компаний и углеродному следу их продукции. Однако Китай быстро адаптируется. Выступая на мировой арене против «дискриминационных положений глобальной климатической и экологической политики», внутри страны власти внедряют те же подходы, к которым предъявляют претензии.
Для России это важный сигнал: «суверенизация» ESG сама по себе не равна изоляции. Китай демонстрирует, что национальные стандарты можно использовать как рычаг для встраивания в мировую систему на собственных условиях и при этом усиления конкурентных позиций.
В условиях закрытых западных рынков капитала российскому бизнесу приходится искать новые точки роста.
В других объединениях. Ключевыми площадками зеленого сотрудничества становятся БРИКС и ШОС: Китай — лидер рынка зеленых облигаций с объемом свыше $300 млрд, Индия и ОАЭ вкладывают десятки миллиардов в солнечные панели и ветряки, а Бразилия запускает масштабные проекты в области биоэнергетики. Для России гармонизация собственных стандартов с этими партнерами означает не отчетность ради галочки, а доступ к финансированию, технологиям и новым рынкам — отгораживаться нет смысла ни в экономической, ни в политической плоскости.
Не повторять ошибок
В России часто есть соблазн смотреть на изменения в международной регуляторике со стороны — мол, нас напрямую они уже не касаются. Но это иллюзия: игнорирование внешних ESG-трендов и ориентация исключительно на национальные стандарты может осложнить выход на глобальные рынки и привлечение иностранных инвестиций. Мы рискуем повторить ошибки, допущенные при формировании глобальной ESG-повестки в начале 2000-х.
На заре развития нефинансовой отчетности появилось множество стандартов и рейтингов, которые при поддержке глобальных финансовых институтов навязывали собственное видение объема и формата раскрытий. Бизнесу было непросто сориентироваться в хаосе несопоставимых требований — эхо этой ситуации ощущается до сих пор.
Сейчас в мире наблюдается обратный тренд: регуляторы стремятся собрать разрозненные стандарты в единую систему. Так, в ЕС действует директива CSRD (Corporate Sustainability Reporting Directive), обязывающая компании раскрывать информацию о воздействии на окружающую среду и общество по единым правилам. Выпущенные Фондом МСФО (международных стандартов финансовой отчетности) стандарты IFRS S1–S2 также консолидировали ряд критериев, ранее существовавших самостоятельно. Было бы неплохо в России учесть этот опыт и применить его.
Еще один вызов — баланс между растущими требованиями государства и ожиданиями общества. Сегодня мало просто соблюдать формальные нормы: компании должны доказывать реальный вклад в социальные и экологические проекты, иначе теряют доверие ключевых стейкхолдеров.
Однако остается нерешенный вопрос: кто подтвердит достоверность данных, подготовленных по «суверенным» стандартам? Логично было бы создать государственный институт верификации, который стал бы гарантом того, что данные компаний достоверны, измеримы и сопоставимы, и действительно вносят вклад в национальные приоритеты.
Это мировая практика, способствующая повышению доверия всех заинтересованных сторон и соответствию одному из базовых принципов устойчивого развития — информационной открытости.
Российская повестка устойчивого развития находится на перепутье. С одной стороны — «суверенизация» и ставка на национальные стандарты. С другой — неизбежное влияние глобальных правил игры.
Для бизнеса успех будет зависеть от умения работать в «двойной оптике» — одновременно соответствовать внутренним стандартам и учитывать международные. Потому что изоляция точно не вариант.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора