Одевается неприметно, – видавший виды защитного цвета костюм, черная куртка с накладными карманами, – но любит начищенные ботинки. Вот и сейчас он густо намазал носы своих туфель гуталином из круглой коробки, потом аккуратно распределил черную пасту по всей поверхности ботинок, теперь ждет, пока кожа впитает крем, и можно будет наводить глянец.
Сидим в номере гостиницы автовокзала. Комнатка-пенал, две кровати вдоль стен, проход с полметра шириной и стул возле окна.
Больше тут ничего нет, только еще тумбочка для обуви при входе и эта коробочка с гуталином и обувной щеткой в придачу. Спортивная сумка у кровати не в счет, там мое личное имущество – тренировочные штаны, тапочки, пара стаканов, кипятильник и книга Катаева с закладкой.
***
Номер на втором этаже, из окна виден кусок перрона и застекленная одноэтажная пристройка, в которой зал ожидания, багажные автоматы камеры хранения и ларьки. На крыше пристройки угнездилась будочка диспетчера, оттуда по громкой связи подают команды водителям автобусов занять место у перрона и приглашают пассажиров на посадку.
Юрсаныч берется полировать ботинок широкими взмахами щетки, потом принимается за второй. Через минуту – блестят оба, будто рояльным лаком. Юрсаныч с довольным видом крутит ботинки в руках, придирчиво оценивая результат. Крякает, обувается, накидывает куртку. Выходим в коридор.
- Прими, Зинаид… – Юрсаныч широким жестом загулявшего купца вручает ключ администратору за столиком в углу. Коридорных тут нет, только администратор здесь на втором этаже, да пара горничных, которые убираются в номерах. Гостиница небольшая, селятся командировочные из районов края, да несколько номеров держат в резерве для разных ведомственных организаций по линии «Автодора».
Администратор Зинаида посылает Юрсанычу воздушный поцелуй. Юрсаныч в ответ щелкает пальцами и выставляет указательный, как ствол пистолета. На языке жестов это означает «Я тебя сфотографировал, будем посмотреть».
На первом этаже в дверях гостиницы главное – не упасть. Несколько очень неудобных мелких ступеней, ведущих вниз, во внутренний холл автовокзала. Зачем делать такие ступеньки, если ногу на них целиком не поставить? Люди идут с вещами, сверзиться – раз плюнуть. Мелочь, но любые мелочи нужно для себя отмечать, могут потом пригодиться в жизни.
Слева здесь кассы и дверь в закуток с буфетом. Самое время подкрепиться, буфет с девяти утра и только что открылся для пассажиров. Три «стоячих» одноногих столика, витрина со снедью и большой горячий самовар в углу на стойке. Покупаем по три огромных и хрустящих пирожка, два с ливером, один с картошкой.
Пирожки – по шестнадцать, чай – шесть копеек. Чуть больше полтинника, а сыт потом – до самого обеда. Жить можно, кормят тут хорошо, даже бывает приличный кофе, но не для всех, а по блату.
В зале ожидания многолюдно. Берем в киоске свежие газеты, я покупаю «Советский спорт», Юрсаныч – «Труд» и «Красноярский рабочий».
Расходимся в стороны, теперь мы не знакомы, каждый сам по себе. Встречаться будем только в курилке у выхода, там же можно обменяться короткими фразами не привлекая постороннего внимания. Хотя, в этой сутолоке – никому, в общем, и нет до тебя дела. Но это, обычным людям. А нас интересуют необычные.
Нахожу место у окошка в углу, присаживаюсь на подоконник и читаю газету. Сумка через плечо, я должен выглядеть пассажиром, который ждет своего автобуса. Для случайных знакомых – еду на птицефабрику «Заря» в Емельяновский район, должен передать туда документы из бухгалтерии сельхозинститута.
***
Такую версию моей «легенды» предложил Юрсаныч. Я сначала не соглашаюсь, лучше сказать, мол, «еду к знакомым или там, к родственникам всяким». Юрсаныч хмыкает, говорит:
- Ну и посадят тя на задницу лишними вопросами селяне. Там дотошные бывают, куда те с добром: «А чо, а кого знашь, а кем приходишься бабке Ульяне с молотилки?..» Не дури башку, едешь к Шкутану на «Зарю» с документами для согласования. Сам ты – вылитый студент, на деревенского не канаешь, заштатный юрист. Практика у тебя, вот и гоняют на побегушках, как того гуся…
Приходится согласиться. Проверить такую версию нельзя или очень трудно. Да никто проверять и не станет, это просто никому неинтересно и лишних вопросов не вызывает. Версия «прикрытия» и должна быть такой, чтоб не вызывала желания копаться в деталях.
Юрсаныч прав, самый козырный вариант легенды. К тому же, если долго болтаешься на вокзале, могут спросить – почему пропустил кучу автобусов до места назначения? А тут, толковый ответ: забыл нужную бумажку в бухгалтерии, жду теперь, пока знакомые с оказией сюда принесут.
Вот принесут, я сел себе, и поехал.
***
Часа через три сходимся в курилке на входе, Юрсаныч работает снаружи, на перроне автовокзала, за мной пока остаются внутренние помещения. После обеда поменяемся дислокацией, чтоб меньше мозолить глаза.
Юрсаныч, затягиваясь «Беломориной», негромко говорит мне, глядя в сторону:
- У тебя там щипачи сейчас шустрить будут. Болтались на перроне, пасли «корову». Брать их нельзя, нам концерты теперь не нужны…
- И что делать? – сквозь зубы интересуюсь я.
- Музыку им надо сломать, – что… – Юрсаныч утыкается в расписание рейсов на дверях, которое он давно знает наизусть – сядь на хвост, прояви аккуратный интерес. Сами свалят по-тихому, дураков-то нет.
- А нам потом минус не пришьют?
- Минус пришьют, если кражу проспал. А так – мало ли, и волки целы, и овцы сыты…
***
В обед набираем в буфете пирожков на вечер, еще берем три порции сосисок на двоих, съедаем тут же. Работа у нас на ногах, рассиживаться подолгу нельзя, пассажирский контингент все время меняется, нужно держать ситуацию под контролем. Четырнадцать часов крутиться в толпе – выматывает предельно. Даже розыск по фотографии в таких условиях – очень непростая штука.
А у нас фотографии нет, нет и примерного описания субъекта. Только личные соображения и оперативное чутье. Юрсанычу проще, у него за спиной пятнадцать лет розыскной работы. Я по сравнению с ним – детский сад. Опыт ничем не заменить, в этом плане обольщаться не нужно. По сути, работает сейчас именно Юрсаныч, а я так, «довесок в нагрузку».
- Сколько людей было в зале, когда ты сюда шел? – спрашивает Юрсаныч, ковыряя вилкой сосиску.
- Ну… трудно сказать, человек сто пятьдесят, может, больше.
- Сто сорок два в зале и до шестидесяти на перронах торчит… – Юрсаныч макает сосиску в блюдечко с горчицей, отправляет в рот, жует, запивая глотком чая. – Ты подмечай, считать по головам не обязательно каждый раз.
- А как тогда, не считая?
- В зале четыре сидячих ряда, по двадцать пять мест. Заняты все, это ровно сотня. Да восемнадцать человек на подоконниках, больше туда не влезает. И очередь в камеру хранения, там шестеро, а всего – сто двадцать четыре выходит. Да трое у киоска, да десяток слоняются по залу и еще пятеро курят в «предбаннике» на дверях.
И на перроне два ПАЗика под загрузкой и ЛАЗ пойдет до Новоселова, это пятьдесят пять пассажиров. Ну, человек несколько наверняка еще упустил, те же кондукторы-контролеры, но они нам неинтересны. Это все надо автоматически отмечать, мазнул глазами, картинка осталась.
- Здорово. Но непонятно, зачем эта математика может пригодиться?
- Да ни зачем! – рубит Юрсаныч, плотоядно разламывая пирожок. – Никто не знает, что может пригодиться потом. А память должна работать всегда, ее надо загружать. Как фотографии в альбоме – щелк – отложил в сторону, пусть копятся стопкой.
А цифры, чтобы потом проще найти нужную картинку, если в мозгу лампочка зажглась. Скажем, срисовал какое-то лицо, вызвало подозрение, хочется понять, что не так. Ага, – быстренько прикинул, – когда заметил впервые? Да, вот же, – он у киоска торчал – и вокруг еще тогда человек десять было: шестеро мужиков, инвалид и баба с двумя детьми.
И все, картинка – перед глазами. Можно даже детали разглядеть, если опыта накопил. Ты впитывай науки розыска, без них человек – зевака по сторонам, пустая порода для нашей службы.
Юрсаныч победно забивает в рот остатки пирожка, резюмирует невнятно:
- Тафай, шаканшыфай, бабота штать не буыт!
***
В номер возвращаемся только к двенадцати, последние автобусы ушли от перрона полчаса назад. Еще минут пятнадцать просидели в «Комнате милиции», Юрсаныч звонил оттуда домой, а я просто курил и трепался с местным дежурным сержантом.
Особого удовольствия от разговора не получил – сержант Прудников – редкая зануда и просто неприятный типчик, завистливый, жадный и пустой. Весь разговор с ним свелся к одному: выпишут ли премию за переработку в этом месяце? И если выпишут, сколько бутылок водки можно будет купить.
Я пьяниц не люблю, разговоры на эту тему вызывают скуку. Но Прудникову на собеседника плевать, зато он каждые пять минут подходит к зеркалу, поправляет расческой пробор на голове и укладывает усы. Ко мне Прудников относится покровительственно и панибратски, а к Юрсанычу – подчеркнуто заискивающе и настороженно – офицер и начальство. Не знаю, как в милиции, а в армии такие, как Прудников, – первые стукачи и доносчики, известно из личного опыта.
***
В номере я заваливаюсь с пирожком и книгой Катаева на кровать. Юрсаныч садится у окна разгадывать кроссворд на подоконнике, тут же разместились два стакана с водой для чая. Шнур у кипятильника короткий, едва хватает дотянуться сюда от розетки.
Юрсаныч, смеется, спрашивает:
- Слово из шести букв: «Имя одного из главных героев популярной повести В. Катаева»?
- Гаврик – отвечаю я, не задумываясь.
- Верно, подходит… – Юрсаныч вписывает слово карандашом – Про этого Гаврика и читаешь?
- Нет, там для детей совсем. Читаю про то, какая была жизнь сразу после войны. Ну и так, всякие интересные воспоминания из прошлого. У Катаева, кстати, брат работал в уголовном розыске. А потом стал известен на весь мир, написал «Двенадцать стульев» на пару с Ильфом.
- На весь мир, это хорошо… – Юрсаныч одобрительно кивает, быстро перекидывая включенный кипятильник из одного стакана в другой. – Чтение тоже укрепляет память. Давай, однако, за нашего местного «Гаврика»…
Откладываю книгу, сажусь на кровати.
- Вот смотри, что мы пока имеем – Юрсаныч отхлебывает чай, морщится, горячий. – За два дня работы, ни одной зацепки. Ворье и хулиганы не в счет, на это поставлен Прудников. А по нашей линии, ухватиться не за что пока.
- Так знать бы еще, куда хвататься! – говорю я озабоченно. – Ни примет, ни даже нормальных свидетельских показаний.
- Ну, здесь ты не прав… – Юрсаныч дирижирует пирожком, забывая его откусить. – У нас есть, во-первых, обстоятельства и характер преступлений. Из этого науки розыска уже позволяют выстраивать версии, прикидывать портрет преступника в черновом наброске.
Имеется четыре места совершения преступления в течение лета. Характер везде совпадает, жертва задушена и ограблена. Душили во всех случаях одинаково, с помощью тонкой проволоки или струны. Это позволяет предположить, что действует маньяк-«серийщик».
Что можно сказать о человеке, который выбирает такой метод убийства? Скорее всего, он физически хорошо развит, здоровый бугай. В двух случаях его жертвы – женщины солидной комплекции, привычные к сельскому труду. Такая будет сопротивляться отчаянно и весу в ней под центнер. А этот «Гаврик» все равно душит, хотя мог бы ударить ножом. Значит, уверен в своей силе, а кровь ему не нужна – опасается испачкаться – и где потом ночью отмывать?
Отсюда следует вывод: не местный. Ему еще возвращаться назад, к родному дому, одежка чистая должна быть, такой вариант.
- Может и местный – возражаю я – почему тогда жертвы не орали, позволили подойти близко? Могли ведь знать лично, или просто видеть пару раз, уже достаточно, чтобы спокойно подпустить. И убить тогда, тоже прямой резон – иначе ведь, на него потом и покажут.
- И такой вариант тоже есть – соглашается Юрсаныч – только мы не знаем, возможно, и орали, да не услышал никто. Хоть все трупы и недалеко от жилья, но пойди – докричись. У людей телевизоры и приемники в домах, вечер же на дворе. И спать в деревнях ложатся рано, кто-то уже третий сон в десять часов видит.
И потом, все убитые женщины – возвращались автобусом из города. Это установленный факт, закрепленный показаниями свидетелей. Но вот сопоставлением этих показаний выявить среди пассажиров одного, со сходными приметами, не получилось. Не было в тех автобусах такого мужика, там всех опросили по несколько раз. Что пишет твой Катаев из уголовного розыска по такому вот поводу?
Юрсаныч тычет пальцем в мою раскрытую на кровати книгу, принимается жевать пирожок, запивая остывшим чаем.
- Ничего не пишет, он детективами не занимается. А может, убийца подсел в автобус потом по дороге? Или вовсе ждал уже на конечной, тогда опять напрашивается версия про кого-то из местных.
- Не подсаживался, опрашивали дотошно, по всему ходу маршрута – отрицательно крутит головой Юрсаныч. – И на месте не ждал, люди бы запомнили любого незнакомого человека. Да и знакомого бы запомнили, этот фактор наши учли при допросах. И машин городских на конечной не было тоже.
- Тогда – невидимка – говорю я, разводя руками.
- А любой преступник – невидимка, – пока кто-то не придумал, как его разглядеть. – Юрсаныч назидательно помахивает в воздухе своим пирожком. – Для этого есть науки розыска и «соображалка» личная работать должна.
Этот наш «Гаврик» – клюет на золотые побрякушки, их и забирает. Но тут еще что-то есть, у нас полгорода в кольцах и цепочках, а этот – выбирает именно деревенских, кто живет подальше. Потому автовокзал – самое перспективное место розыска, здесь он может высмотреть жертву. Другое дело, как высмотреть его самого.
А на это есть мы – не только пирожки кушать.
***
С утра день не задался. Народу на автовокзале много, а у Юрсаныча разболелся зуб. Болит, видимо, здорово, анальгин из гостиничной аптечки не помогает. Юрсаныч зол, нужно работать, но в таком состоянии – хочется лезть на стенку.
Промаявшись часов до одиннадцати, Юрсаныч уезжает в поликлинику, и я остаюсь на вокзале один. Перед отъездом Юрсаныч говорит, держась за щеку: «Давай тут, по обстановке… головой думай, если чо…»
Захожу в «Комнату милиции» к Прудникову. Он устроил здесь «субботник», припахал местного бича Щуплецова мыть пол за пачку «Беломора». Щуплецов, длинный несуразный мужичок непонятного возраста, с испитым лицом, но живыми веселыми глазами, вылизал ему комнату до блеска в пять минут. Прудников одобрительно хмыкнул, развернул бича на выход и дал ему пинка, стараясь побольнее.
Мне такое не нравится, бичи тоже люди.
- Нафига так делать, силу показать негде?
- Твое какое дело?! – Прудников окрысился мгновенно, будто нажали кнопку. – Ты здесь: «зашел-вышел», а я – работаю с контингентом. Этих тварей нужно держать в страхе, чтоб хозяйскую руку помнили всегда. И ты в эти расклады не лезь, топчи свою тему и не отсвечивай.
Я вышел из «дежурки», дошел до киоска, купил «Беломора». Нашел Щуплецова, – он болтался у входа и «стрелял» бычки, – отдал ему пачку и сказал: передал Прудников. Щуплецов повеселел, ответил, что за один пинок – нормально, иногда выходит дороже.
***
Юрсаныч вернулся часа через три. Зуб выдернули, но щека распухла. Выслушал мой доклад и уполз маяться в гостиницу, взялся как раз отходить наркоз. Докладывать, правда, и нечего, никаких перспективных наблюдений или подозрительных фигурантов сегодня я не зафиксировал. Как говорят в уголовной среде: «Голый Вася, левый шухер на бану».
Ближе к вечеру захожу в буфет, взять пирожков на ужин. Буфетчицей тут Валя, она тайно симпатизирует Юрсанычу и отгружает мне теперь полный пакет еще теплых, только привезли из комбината питания. Хорошо иметь связи в буфетах, всегда будут горячие свежие пирожки, обычные граждане увидят их на прилавке только завтра с утра, уже холодными и скучными.
На выходе из буфета меня тормозит Щуплецов, делая издали какие-то загадочные знаки. Подхожу, – он втиснулся в узкую щель между окном и киоском, вполголоса говорит:
- Слушай, начальник, я в эти игры не игрок, я честный бродяга, сам себе голова по жизни. Понятия уважаю, на своих не стучу, живу мирно и жду коммунизм. Но тут нарисовался один мутный чёрт, красится под инвалида, ковыляет с тросточкой, как старый хрыч. Пасется возле кассы, вяжется к молодухам за какой-то нуждой.
Тут одну охмурял, час назад было как раз. Теперь она на автобус пошла, а он пошлепал за угол, у него там зеленый «Москвич». И не сильно хромает, главное, когда надо поспешать. Ты, начальник, приглядись, интересное кино может здесь быть…
Щуплецов указывает в окно на крашеную блондинку в дубленке, идущую к автобусу на посадку.
Стоп!
Я тоже видел этого мужичка возле касс. Не обратил на него внимания, обычный пожилой дядька с тросточкой, хромой инвалид…
И Юрсаныч ведь что-то говорил про инвалида еще вчера!..
Срываюсь с места, бегу в номер за напарником. Оступаюсь на входной лестнице, нога подворачивается на узкой ступеньке. Резкая боль, потянул сухожилие, если не хуже. Одной ноги, можно сказать, больше нет. Не успеть!
Разворачиваюсь, скачу к лестнице в диспетчерскую на второй этаж. По пути сую пакет Щуплецову, теперь не до пирожков. Вваливаюсь в дверь, показываю удостоверение, выдыхаю:
- Нужно срочно задержать автобус на втором перроне! Объясню потом, срочно, и чтоб никто ничего не понял.
Диспетчерша меланхолично кивает, подтягивает микрофон, объявляет по громкой связи:
- Водитель 62-17, Шкуропат, срочно зайдите в диспетчерскую, у вас неправильно оформлена путевка.
Пока шофер идет с путевкой, коротко объясняю задачу, опуская лишние здесь детали. Появляется недовольный водитель, сует свой путевой лист, возмущенно тянет:
- А чо тако-о-о-ое, все ж нормально было, таскаться сюда опять…
- Значит, надо! – Обрывает его диспетчер, делая вид, что заново проверяет печати на бланке. – Не гунди, линейный контроль, возьмешь вот человека на борт, из транспортной инспекции с неплановой проверкой они…
***
В автобусе успеваю зацепить взглядом корму «Москвича-2140» на выходе. Далековато, уже начинает темнеть, госномера отсюда не видно. Но это сейчас и неважно, «приманка» находится здесь, в салоне, двумя рядами позади. Если все «в цвет», этот фальшивый «инвалид» будет ждать нас где-то в райцентре Сухобузимо, или в Атаманово, на конечной остановке маршрута. Ходу туда часа два, к восьми вечера будем.
Вот же хитрая сволочь, здорово придумал! Искать будут крепкого мужика, все науки розыска говорят об этом. А еще они говорят: не нужно хвататься за самую очевидную версию. Ее тебе могут просто подсунуть.
Одно плохо – инвалид теперь я. Нога распухла и болит в суставе, почти не наступить. А этот хитрец – вполне боеспособная единица. И если придется, воевать будет до последнего. Он это умеет. Правда, умеет из-за угла. И убивать умеет, сомневаться тут не приходится.
***
В Сухобузимо выходят человек десять. Остальные, получается, едут до Атаманово. Автобус стоит минут пять, ждет случайных пассажиров. Другого транспорта не будет, это последний рейс на сегодня.
Здесь, в семидесяти километрах от города, на полях уже лежит снег. Пока не холодно, около нуля. Но к ночи еще подморозит. Зима приходит в Сибирь в октябре, обычное дело. Мне, конечно, снег бы сейчас не нужен. Придется следить издалека, на фоне снега могут заметить.
Страшно? А чего мне бояться? – кругом же люди. Это убийце нужно бояться, песенка спета. Нога вот только не ко времени, если что, бегать я не смогу. И вообще, нужно было все-таки предупредить Юрсаныча. Попросить ту же диспетчершу, чтоб потом перезвонила в гостиницу. Теперь уже поздно, а тогда у меня просто вышибло все мысли, кроме главной. Я – вычислил преступника! Ловили – многие, а вычислил – я.
Хотя, на самом деле, это заслуга Щуплецова. Он оказался наблюдательнее, чем мы все. Но еще важнее другое. Он расшифровал бандюгу, но мог мне об этом и не сказать. С чего бы вдруг? – обычный бич, опустившийся пропитой типчик, тунеядец и бродяга…
Вспоминаю слова Жеглова из фильма: «Вот, Сенька Тузик, детекторные приемники делал,… а я ему катушку для сборки подарил…»
Вопрос не в пачке «Беломора». Просто, сержанту Прудникову – люди – мусор. Так примерно сказал в кино Груздев про Жеглова. Но Груздев сильно ошибся. Жеглов – терпеть не мог тех, кто держит фигу в кармане. С такими мы – коммунизм не скоро построим.
Смотрю на бегущую в свете фар белую дорогу, думаю о коммунизме. Куда, например, денутся убийцы, когда он наступит? Наверное, тоже будут. Но только, совсем другие. Захочет кого-нибудь убить, вспомнит, что теперь коммунизм, и передумает сразу.
***
В Атаманово уже темно. Пока ехал в автобусе, боль в ноге немного утихла. Но теперь, как выбрался на улицу, вернулась опять. Ковылять можно, опираясь только на пятку. Ладно, выбора все равно нет, хромаю следом за блондинкой в дубленке. Октябрьская улица почти пуста, другие пассажиры автобуса уже разошлись по своим маршрутам, а моя «приманка» не торопясь топает впереди.
Еще по дороге мне удалось разглядеть у нее в ушах большие золотые серьги и пару колец на пальцах руки. «Упакована» дамочка, прямо, как по заказу этого упыря. Вот чем нужно думать, чтобы тащиться за сотню километров из деревни в город, навешивая на себя все побрякушки, какие есть?
Мысль, конечно, кривая, советский человек имеет право носить любые украшения, а дело милиции – обеспечить порядок на улицах. Но мне эта деревенская модница заочно нравится все меньше. Лет ей далеко за тридцать, «молодуха» она для Щуплецова, а меня – лет на десять постарше…
Стоп!
Вижу по курсу фигуру в пальто и с тростью. Значит, «в цвет»! Выходит, они договорились встретиться здесь. И он почему-то ехал отдельно, своей машиной. А машины поблизости не видно. Получается, где-то спрятал, приткнул незаметно, чтобы не бросалась в глаза.
Я начинаю понимать, что замысел мой, проследить незаметно за этой парой, – полная ерунда и глупость.
На здоровых ногах – еще бы ладно. А так, они ушлепают от меня, не догнать. Ведь придется их отпустить на длинную дистанцию, иначе заметят. Ночь, местной географии я не знаю, упущу – все, пиши – пропало. И, если что, новая жертва маньяка будет уже на моей совести…
Нет у меня опыта таких дел. Наверное, нужно было как-то использовать время в пути сюда, чтобы связаться хотя бы с местной милицией, попросить о содействии. А я – тупо сидел в автобусе, думал о грядущем коммунизме. А ведь мог накарябать записку и сунуть ее незаметно шоферу.
Сзади догоняет свет фар. Мимо ползет грузовик с фургоном и надписью «Хлеб», удаляется, тормозит возле той пары. Видимо, о чем-то спрашивают из кабины. Хлопает дверь, сразу же вторая, слышна возня у машины, резкие выкрики, шум борьбы…
Со всей возможной для меня скоростью хромаю к фургону. У грузовика вижу Юрсаныча и еще двоих незнакомых парней.
Дамочку-«приманку» крепко придерживает за рукав четвертый, водитель. Подозреваемый лежит ничком на земле у колеса, руки за спиной скованы наручниками.
- О!.. – говорит Юрсаныч при виде меня – Вот и главный Пинкертон… выпрыгнул из засады. Разрешите доложить, ваше задание выполнено. Пирожки мы твои по дороге съели. Я, правда, воздержался, десна побаливает еще.
***
Утром сидим в гостинице автовокзала, нужно сдавать номер, командировка окончена. Прожили мы здесь четверо суток, только в эту последнюю ночь – вернулись поздно, в третьем часу под утро. Пока занимались с маньяком в Атаманово, потом в райцентре, а после – конвоировали в Красноярск, время пролетело незаметно.
Юрсаныч присутствовал на первом допросе, сейчас пересказывает мне некоторые детали. Но перед этим, задает прямой вопрос:
- Тебя чего в одиночку туда попёрло? Так-то молодец, вычислил гада, можно поздравить. Но зачем один в атаку полез? Да еще с одной ногой, да с голыми руками на тяжелый танк…
- Вычислил его Щуплецов – уточняю я для справедливости. – И не с пустыми руками, есть у меня одна штука на крайний случай…
Выкладываю на кровать стартовый пистолет. Юрсаныч берет его в руку, взвешивает, язвительно продолжает:
- Хорошая железяка – ворон гонять. Или – в лобешник рукояткой зарядить, годная отметина будет. Только это, для детворы и дворовых хулиганов если. А так, мы втроем на этого урода насели. И неожиданно, и опер один из тамошних – чемпион края по вольной борьбе. А ломать пришлось всерьез, ты сам видел. И тросточка у него – с большим гвоздем в подпятнике, ткнул бы в темноте – и, прощай-прости, со спины насквозь и вышло. И было бы: тебя – закопали, убийца – опять на воле гуляет.
- Ну, уж как получилось… – говорю я, понимая, что Юрсаныч прав. – А так бы, может, подавно ушел. Быстро нужно было соображать, да еще нога, да автобус уже отходит…
- Да куда бы он делся, автобус… – Юрсаныч машет рукой, продолжает. – Позвонили отсюда в дежурку управления, через десять минут ему бы на хвост упала «наружка». И довели бы в адрес, и сдали тамошним операм, из рук в руки. Забываешь, ты не один, за спиной могучая система и науки розыска. Щуплецову твоему, конечно, бутылку можно поставить, заработал честно. И «наколку» дал, и пирожки твои до меня притащил.
Но эту свою самодеятельность – на будущее из головы убрать. Здесь тебе не кино про сыщика-одиночку Пинкертона. Тут угрозыск, мы опираемся на народ, а действуем по трезвому расчету. Здесь передний край борьбы с преступностью, важен результат, а прекрасные порывы – не наш профиль.
Соглашаюсь с Юрсанычем, прекрасные порывы хороши для Пушкина в прошлом. Или для коммунизма, но это еще – когда будет.
- В общем, картина такая – меняет тему Юрсаныч. – Он знакомился с будущими своими жертвами здесь на автовокзале, наблюдал у кассы, куда едут. Потом завязывал разговор, мол, «инвалид, операция на сердце, нужен чистый воздух, чтобы лес рядом и место поспокойней». Просил посоветовать, у кого можно снять комнату на время.
Если были готовы помочь, назначал встречу в деревне. В машину свою не приглашал, чтоб не спугнуть и не давать повода для сомнений. Говорил, хочет сперва посмотреть сам, а знакомые согласились подвезти, в автобусе ему по здоровью трудно.
Инвалидов у нас жалеют, это он правильно рассчитал, голова варит. Правда, не туда варит, дальше у него шиза. Рассказывает, что в детстве ненавидел мачеху, деревенскую бабу в золоте, крашеную блондинку, которая била с пяти лет. Может, врет. Это уже врачам решать, следователь дал санкцию на психиатрическую экспертизу.
- Жалко будет, если через «дурку» отскочит – реагирую я, переживая за результат. – Уйдет ведь, сволочь, от справедливого суда!
- Еще неизвестно, что хуже – рассудительно перебивает меня Юрсаныч. – За такие подвиги, получит содержание в психушке пожизненно, как социально опасный элемент. Говорят, лучше стенка, чем такая жизнь. Но если признают вменяемым, не сомневайся, стенка ему и будет.
Я, в общем, и не сомневаюсь, пирожными этого гада у нас кормить, точно, не станут.
- Юрсаныч, как думаешь, кого возьмут в коммунизм, Груздева или Жеглова?
- Никого – хорошенько подумав, смеется Юрсаныч. – Груздеву туда не стучало, ему – лишь бы хорошо самому, другие – побоку. А Жеглов, просто не дойдет, сгорит по дороге.
А возьмут в коммунизм твоего Щуплецова. Бросит пить, отмоется, подлечится, дадут белые штаны. И пойдет в этих штанах нюхать ромашки на лугу, работать он не хочет, а там и не надо.
Ваш
Олег Фёдоров* Орфография, пунктуация, фотографии и видео автора бережно сохранены.
