Если да, то вас, конечно, удивляли контрасты в жизни утреннего Петербурга.
Своеобразная жизнь кипит повсюду на улицах. Мчатся моторы, гудя и злобно хрипя, звонко отчеканивают свою рысь лошади, дребезжат пролетки..
От бешенного бега экипажей развеваются длинные перья на дамских шляпах и взмахивают в воздухе нетрезвыми движениями руки, затянутые в перчатки.
За экипажами бегут, клянча или свирепо ругаясь, наши столичные «камло» - хулиганы, продающие цветы.
- Розы, свежие розы! Ландыш полевой! Душистая сирень!
И голос замирает позади, словно сорвавшись в яму.
Песни, громкие крики и смех, провожаемые неодобрительными взглядами городовых, сонных и злых.
Бредут куда-то и зачем-то шмыгающим шагом уличные феи, уже догорающие, как захватанные, изломанные огарки свечей. В их глазах белая ночь зажгла огоньки злобы и проклятий.
Из белого, прозрачного тумана, полупрозрачного, полуощутимого, вынырнули новые призраки.
Спит под скамейкой бульвара чернобородый великан. Откинул руку, обнажил могучую грудь.
Какой сильный храп и ровное дыхание здорового человека! Но это безработный, бездомный.
Завтра, быть может, он бросится с моста в Неву, и хроника отметит этот «обыкновенный» случай, прибавив, что причина самоубийства – голод.
Дальше на широком тротуаре – целая толпа детишек. Одеты в лохмотья, в обрывки обуви.
Грязь… нищета. Бледные лица, глубоко запавшие глаза и в них азарт, острый колючий интерес.
Играют в орлянку, тут же на панели. Проигравший бежит за экипажем и ноет долго, искусно, надрывно:
- Голодаем! Мамка помирает… Копеечку!..
Дальше… На скамейках подростки-девочки лет 12-14.
Объятия, поцелуи.
Мгновение, и между соперниками бой. Сверкнули ножи и залился свисток сторожа.
- Лови-и!.. Убивец…
Тут же рядом гуляет очень прилично одетый джентльмен. Он пристально смотрит вам в глаза и корректным баском говорит:
- Не угодно ли в интересное местечко зайти…
Если вы молчите, он бросит вам вдогонку:
- Карточки художественные, книжки…
Примерно то же говорит дама в черном платье и такой же шляпе на седеющих уже волосах.
Мчатся экипажи, конные и моторные, сонные и нетрезвые люди спешат домой укрыться от насмешливой гримасы белой ночи, а она, радуясь, родит все новые и новые призраки, печальные и страшные, как болезни большого каменного муравейника, как плесень его гнойных каналов.
© «Архангельск». 1912. № 146