Цитаты

Из дневников Суворина

Глупость грузин объясняется их воспитанием. С пеленок ему дается кахетинское, наливают его в соску, оно раздражает мозг постоянно. Грузины — христиане, и потому употребление вина развито между ними страшно, все пьют и пьют постоянно. Естественно, что постоянно раздражаемый мозг не выносит наконец, и начинается реакция. Оттого дети способны, но лет с 14 начинают тупеть. (Грузины, получившие европейское воспитание, представляют собой совсем другой тип.) От материнских грудей прямо к лапке бурдюка (кожаный мешок с вином); десятилетний мальчик легко отмечает в вине примесь воды. Недалеко то время, когда в Грузии из лени ходить за водой вином умывались, на вине готовили кушанья, вином обрызгивали пол, женщины пьют также и достигают того, что перепивают мужчин. Грузины никогда пьяны не бывают. В Тифлисе были лет 20 тому грузины, которые ведерную посуду иначе не называли, как стаканом, а тунгу (5 бутылок) - рюмкой.

***
У грузин есть обычай по избранию устабаши (цехового старосты), при поздравлении его с этим, дарить ему яблоко, начиненное мелкими деньгами. В день нового года также. Евдокимову дарили арбуз, наполненный золотом. Так заимствовали мы обычаи грузинской цивилизации.

***

Австрийский профессор Грубе обратился к тифлисскому доктору, занимающемуся этнографией, с просьбой достать черкесский череп для дерптского профессора, его друга.
— Трудно это теперь, — сказал доктор. — Могил еще не трогали, да и как отличишь черкесский череп? Надо забраться куда-нибудь в глушь, найти следы аула, принадлежащего какому-нибудь чистому черкесскому племени, и порыться в могилах. Я, впрочем, постараюсь. Можете себе вообразить, что в стране черкеса трудно добыть черкесский череп. Где ж он? Другой доктор, очевидец переселения черкесов в Турцию, рассказывал мне ужасающие подробности этого «великого переселения народов». Правительство сделало все, чтобы облегчить участь этих изгнанников. Оно выработало подробности контрактов с судохозяевами, назначило за перевозку 2 руб. 50 коп. с человека, обязало судохозяев иметь провизию и привозить ее для тех, кто оставался на берегу в ожидании путешествия по морю. Но преднамерения правительства были сами по себе, а исполнение их было тоже само по себе. Исполнители жестоко отнеслись к переселенцам. Аулы очищались чуть не в 24 часа; черкесы едва успевали забрать необходимое, да это пропадало. Берег моря представлял что-то такое, что напоминало действительно великое переселение народов. Шум, крики, толпы оборванцев, ржание коней, овцы, быки, арбы, солдаты. Овцы продавались по 15 коп. штука, лошади по 3 руб. Черкес сидит на коне и просит за него 50 руб. Дают 50 коп. Он негодует, волнуется; но сдерживает свои чувства, потому что боится ничего не взять, а у него семья, возле него дети. Он спускает цену, ему набавляют туго, по полтиннику. Дошло дело до 3 руб. Нет сил выносить, он выхватывает кинжал, поражает ноги коню, который падает мертвый, и тут же о колени ломает свой кинжал — им не позволяли брать оружия — и бросает осколки в море. Крики и плач детей и женщин. Большое отчаяние овладевает некоторыми, и они бросаются в море к судам. Суда нагружены, как нагружали невольничьи суда неграми, несмотря на то, что правительство предпи-сывало обратить строгое внимание на вместимость судов. Но армянин-подрядчик должен заплатить взятку кому следует по рублю с человека, и вместо трехсот он сажает на свое судно тысячу. Ни стать, ни сесть, негде положить свое добро. Две трети, если не три четверти, погибло от тифа и черной оспы, которые развились на берегу. Турция тоже не утешила беглецов, и они продолжали гибнуть там. Это энергическое племя. Воздавая должное кавказским героям, пора помянуть, хоть и поздним сочувствием, страдания этих детей гор, отстаивавших свою свободу с мужеством древних героев...

***
Отец Байкова основал ферму около Петербурга, куда присылали крестьян учиться усовершенствованному хозяйству. Он ничего не имел, но оставил детям своим до миллиона состояния. Байков воспитывался в училище правоведения, учился плохо, но вышел чуть ли не первым. Он поступил в консультацию при Министерстве юстиции; самостоятельные работы <1 нрзб> требовались; тут он оказал полную несостоятельность. Наступила война, он поступил в ополчение и адъютантом - опять протекция, после того он основал общество обработки живых или сырых (?) продуктов, которое лопнуло; тут он погубил свое состояние. Выбран городским головою, залезает в общественный карман. Следствие по высочайшему повелению, которое доселе не кончено и замято по просьбе великого князя. Получает воды.

***
Служители при ваннах — 12 руб. в месяц на своих харчах.

***
Прочитав сию жалобу, мы, нижеподписавшиеся, сочли своим долгом присовокупить выражение своего удивления к тому отсутствию солидарности, которая, по-видимому, существует между управляющим Кавказскими Минеральными Водами Андреем Байковым, подписывающим «Листок», и редакцию сего самого «Листка». Удивление наше основывается на том, что в то самое время, когда редактор «Листка» глумится над заявлением 23-х посетителей, управляющий Минеральными Водами А. М. Банков в разговоре с нами выразил следующую необыкновенно верную мысль, обнаружившую в нем глубокое понимание человеческой природы вообще и в особенности не совсем блистательного состояния вод. Именно он произнес приблизительно следующее: «Я удивляюсь еще более долготерпению публики русской, которая, по-моему, ведет себя слишком сдержанно. Вы приезжаете сюда и платите деньги; здесь мы заставляем вас платить за каждый шаг; мы берем с вас за воду, за ванны, за ваш слух даже (мы угощаем вас плохой музыкой на вас счет), мы преследуем вас этими поборами столь усиленно, что с вашей стороны вполне законно требовать настойчиво, чтобы мы всеми силами старались не только удовлетворить ваши желания, но и предупредить их. Поэтому я настойчиво требую от своих подчиненных, чтоб они как можно вежливей и предупредительнее относились к публике, поставленной здесь сплошь и рядом в безвыходное положение». Нам странно, что этот гуманный взгляд на публику и в особенности на неудовольствие состоянием вод и всего того, что с этим делом связано, не разделяется редактором «Листка», подписываемого тем же самим лицом, которое выразило нам этот просвещенный взгляд на дело. В чем и подписуемся15.
А. Суворин Иванов

***
В железной воде заключается углекислая закись железа, которая от соприкосновения с воздухом переходит в виде окиси и разлагается, осаждаясь в воде железной окисью, или ржавчиной. Окись сама по себе нерастворима в воде даже в присутствии значительного количества углекислоты и не может всасываться. Для количественного определения железа употребляют хамелеон, а для качественного — железосинеродистый калий.

***
Грубе говорил, что министр народного просвещения сам говорил ему: «Я держусь Каракозовым». Разговор с ним шел о гимназиях. Грубе говорил за постепенность и приводил в пример остзейские, что он учился очень хорошо, читал Платона и постоянно по вечерам был в театре. Классы были приготовлением уроков, на дом ничего не задавали. «В 5 часов мы были свободны, как птицы». Занятия были от 8 до 12 и от 2 до 5. Министры желают отличиться, от них требуют результаты немедленно, и вот начинают стараться и опыты показывать над молодежью. А то сейчас <1 нрзб> подставит ногу.
О краже со взломом соловьев в Сызранской губернии. Начала дело какая-то любительница соловьев. Присяжные ей выговаривали: «Из пустяков в рабочую пору тянет нас». Сессии продолжаются по 6 недель.

***
Мутная вода в № 17. Публика волновалась. Штейнман будто бы сказал, что для наполнения № 17 приведен поток пресной воды, во время дождя мутится и взмучивает № 17.

***
Все сооружения необходимо произвести под контролем правительства и даже правительственными инженерами, независимыми от г. Байкова. Тогда как теперь ему отпускают деньги, и он делает, что хочет. Штейнман сделал великому князю неблагоприятный доклад.

***
Шоссе. Компаньон Байкова, купец 1-й гильдии, повез сам великого князя, запрягли неподкованных лошадей и постоянно сворачивали с шоссе. Даже с простым путешественником этого не делают. В Железноводск также везли. Около факела факельщики, зажженные смоляные бочки.
— Подмети листья-то...
— Да они там спокон веку лежали.
— Подмети, говорят. А он - спокон веку.