Из всех невыносимых звуков самыми невыносимыми были те, в которых не было необходимости. В том, чтобы есть с открытым ртом, нет никакой необходимости. Откусывать огромные куски и быстро жевать тоже ни к чему или, например, тихонько вздыхать после того, как что-то проглотил. Мой отец откусывал огромные куски, заталкивал еду за щеку и после этого начинал разговаривать. Когда я раньше делала замечания по этому поводу, он говорил, что ему вовсе не нужно соблюдать правила приличия в компании жены и дочери. А я считала, что как раз очень нужно. Ведь нелогично показывать свою самую отвратительную сторону самым любимым людям. Моя мать придерживалась того же мнения. Она вела себя крайне прилично, пока могла.
Артур откусывал куски нормального размера, жевал с закрытым ртом и чаще всего говорил что-то только после того, как все проглотит. Но иногда у него в зубах что-то застревало. Тогда он прижимал к зубу язык и высасывал прилипшую крошку. Поэтому во время еды мы включали музыку.
До знакомства с ним я некоторое время встречалась с парнем, который грыз ногти. Откушенные ногти он бросал на пол или выкидывал в мусорное ведро. У него в машине для этого была предназначена пустая банка из-под колы. Я иногда просила его закрывать дверь туалета после того, как он его посетил, или убирать в холодильник сливочное масло, но на самом деле мне ужасно хотелось сказать ему, чтобы он прекратил шмыгать носом, откусывать сразу половину бутерброда и грызть ногти. Когда я все-таки решилась на разговор о ногтях, он заорал, что я слишком громко печатаю на ноутбуке, а он из-за этого целое утро не может сконцентрироваться.
Пару лет спустя я встретила его в хлебном отделе супермаркета. Он рассказал, что счастлив с одной прекрасной женщиной. Я рассказала ему про Артура и про то, что тоже счастлива. Так мы и стояли друг против друга, оба счастливые. Когда я подошла к кассе, он уже расплачивался. Я быстро перебежала в другую очередь. Пока я складывала покупки в пакет, он сделал вид, что не заметил меня, и быстро прошмыгнул к выходу у меня за спиной.
Мы с Артуром жили в маленькой студии. Где бы я ни находилась, он мог меня видеть, за исключением тех моментов, когда я сидела на унитазе или уходила за ширму, за которой сейчас стояла кроватка Боба. Когда Артур менял подгузники или укладывал его спать, я слышала странные клокочущие звуки. Он учил Боба языку зомби.
— Младенцы этого не боятся, — говорил он.
Сам Артур впервые столкнулся с зомби, когда ему было лет шесть, — посмотрел «Ночь живых мертвецов». После этого каждую ночь он прятался под одеялом, а дышать мог только в щель между стеной и кроватью. Теперь он пересмотрел почти все фильмы про зомби.
— Только если достаточно долго заставлять себя делать то, чего не переносишь, получишь иммунитет, — сказал он.
— Со мной это не работает, — сказала я. — Я чокнусь.
По вечерам мы с Артуром сидели на диване с компьютерами. Он часто залезал на сайты, куда люди сливали смешные картинки. Чтобы посмотреть на эти картинки, нужно было перелистать множество гораздо менее смешных картинок: фотографии трупов или лысых мужчин, которые совали голову в вагину. Артур сказал, что это особое направление японского порно. Он сам не был его поклонником, но ему приходилось сталкиваться с подобным, чтобы добраться до нужных картинок. Если он находил действительно смешную картинку, то тихонько хихикал. Тогда я смотрела на него до тех пор, пока он не переставал. Иногда, правда, я смотрела и на картинку, но мне гораздо больше нравилось смотреть на него.
Перед сном мы с ним играли в вопросы из серии «что ты выберешь?»: кто тебе больше нравится, Скарлетт Йохансон или Софи Лорен; что ты выберешь — картошку фри или шаурму; кого ты больше любишь — себя или меня? Он заставлял меня выбирать между Адольфом Гитлером и Джудом Лоу, им самим и нашим младенцем, честностью или юмором. После этого я проводила рукой воображаемую линию посередине нашей кровати. Ее он не должен был пересекать, иначе я не могла заснуть. Когда мы просыпались, он жестом стирал эту линию между нами и прижимался ко мне. От него приятно пахло. Иногда мне казалось, что я задохнусь.
Каждую неделю наш психолог начинала занятие с вопроса, сталкивались ли мы со сложными для нас звуками и как мы с ними справились.
— Замечательно, — говорила она после каждого выступления.
Когда мы заговорили об отпусках, я рассказала о неделе в Барселоне, проведенной с мужчиной, который грыз ногти. Спустя четыре дня, полных нарастающего раздражения, ночью на улице меня огрел по голове местный карманник, отчего я на некоторое время потеряла сознание и, падая, разбила голову.
— И вот тогда я наконец смогла расслабиться, — сказала я.
— Вот как, — сказала психолог и хихикнула. — Забавная история, но к чему вы ее рассказали?
И тут я чуть не расплакалась. Наверное, из-за того, что уже несколько месяцев слишком мало спала. По ночам мне нужно было все время вставать кормить Боба. Как только я прикладывала его к груди, он засыпал. Стоило положить его в кроватку, он начинал плакать.
Чмоканье Боба меня умиляло, но все звуки, производимые Артуром, нервировали. Пыль под столом и крошки на кухонном столе тоже беспокоили. Еще Артур частенько забывал вымыть разделочную доску. На крышке мусорного ведра собиралась грязь, от которой можно было подцепить вредные микробы, а не мыть руки я считала крайне не гигиеничным. Артур жаловался, что у меня огрубела кожа оттого, что я все время что-то скребла и драила. Я сказала, что это только кончики пальцев, все остальное у меня осталось таким же нежным, как и тогда, когда мы только что встретились. Тогда он говорил, что ни у кого на свете нет такой нежной кожи, как у меня. Теперь самая нежная кожа была у Боба. Когда нам нечего было делать, мы брали его ножки и гладили их.
Я попросила Артура почавкать в микрофон моего телефона. Психологиня велела нам преобразовать эти звуки при помощи компьютерной про граммы во что-нибудь успокаивающее, например в журчание ручейка.
— Замечательно, — сказала она, когда я дала ей прослушать запись.
Кейс тоже выбрал журчание воды. Он ходил с телефоном к речушке в лесу за домом, чтобы записать его.
— Только там на заднем плане слышно, как шумит шоссе, — сказал он. — И это меня ужасно раздражает.
Психолог объяснила нам новое домашнее задание: мы должны сделать маленькое видео, в котором нужно наложить невыносимые для нас звуки на позитивную картинку. Она показала пример такого видео с маленькой девочкой, которая в купальнике летела на парашюте над пляжем, держа за руку Микки Мауса из Диснейленда. Кадры сопровождались ритмичным хрустом поедания чипсов.
Артур простудился. Я сдерживалась. Его кашель был то злым, то грустным, отчаянным или разочарованным. Он сказал, что я слишком много интерпретирую.
— Ты превратилась в женщину, которая все время ноет, — сказал он к тому же.
Я как раз достала из микроволновки подогретую подушку с зернышками для Боба, он спал у меня на руках. Я швырнула подушку Артуру в лицо, он стукнул меня в ответ, Боб расплакался.
— Что на тебя нашло? — заорал Артур.
Я видела его таким только один раз, когда была на последнем месяце беременности, а какой-то мужик в автобусе отказался уступать мне место.
— Ты не справляешься с материнством, — сказал он теперь.
Я заорала, чтобы он заткнулся, вцепилась ему в рот и сжала пальцами губы. Он оторвал от себя мою руку, развернулся и вышел на улицу. Через полчаса вернулся.
— Прости, — сказал он.
— Прости, — сказала я тоже.
Он поцеловал мое лицо, шею и тут случайно попал мне прямо в ухо.