Одетта у Майи получилась замечательная, но по темпераменту ей, конечно, ближе была Одиллия с ее драматизмом и коварством. Вот где она могла дать волю своему темпераменту, выплеснуть энергию, продемонстрировать невероятную динамику танца. Как-то перед очередным «Лебединым» к Майе подошел дирижер Евгений Светланов с вопросом: «Майя Михайловна, какой темп задаем — быстрее или медленней?» «Дирижируйте, как написано», — ответила она. И действительно, в третьем акте в коде па-де-де Светланов, как написано в партитуре, задал такой бешеный темп, что редкая балерина могла бы ему соответствовать. Майя смогла. Она как вихрь исполнила тур-пике по кругу так, как никто бы этого не сделал. После спектакля я спросил у нее: «Как ты чувствовала дирижирование Светланова?» «Он дирижировал так, как будто у него три яйца», — сказала Майя, грубовато, но довольно точно описав темпе рамент Евгения Светланова.
* * *
Посещение «Лебединого озера» в Большом театре было обязательной частью программы для всех иностранных делегаций. Перед кем только не танцевала Майя! Маршал Тито, Джавахарлал Неру, Индира Ганди, Мао Цзэдун, иранский шах Пехлеви, американский генерал Джордж Маршалл, второй президент Египта Насер, король Афганистана Мухаммед Дауда, император Эфиопии Селассие, принц Камбоджи Сианука… Не стал исключением и Фидель Кастро, приехавший в СССР весной 1963 года. Всех высоких гостей сопровождал сам Никита Сергеевич Хрущев. Он даже как-то признается Майе: «Как подумаю, что вечером опять «Лебединое» смотреть, аж тошнота к горлу подкатывает».
* * *
Майя никогда не воспринимала как должное ни свой успех, ни зрительскую любовь, ни овации, ни аплодисменты, ни цветы… Цветов всегда было много. Когда мы жили все вместе, букеты и корзины в конце концов приносили в нашу квартиру в Щепкинском проезде. Съев однажды апельсин, я проткнул пальцем землю в корзинке из-под отцветших хризантем и воткнул туда косточку. Через некоторое время неожиданно для всех показался росток. Когда корзинка от времени рассыпалась, мы пересадили его вместе с остатками земли в горшок. В квартире на Пушкинской площади, куда наша семья переехала после расселения коммуналки в Щепкинском проезде, деревце вымахало до потолка. Плодов оно не давало, но исполняло роль декоративного растения. Долгое время наш экзотический любимец украшал угол в гостиной. Мама заботливо ухаживала за ним. Апельсиновое дерево потеряло разом все листья на следующий день, после того как мамы не стало.
* * *
В балете «Дон Кихот» Майя перетанцевала почти все женские партии: сперва одну из трех, а потом и четырех дриад, затем и повелительницу дриад, одну из двух подруг Китри и, наконец, небольшую, но броскую роль уличной танцовщицы, которую освоила за две репетиции. Уже тогда своим танцем она напрочь затмевала даже ведущих солистов. В последнем акте танцевала так называемую прыжковую вариацию, после которой следовал выход Вахтанга Чабукиани, исполнявшего роль Базиля. Однажды танец Майи вызывал в зале такой шквал аплодисментов, что Вахтангу Михайловичу пришлось стоять в кулисе в ожидании, когда стихнет буря зрительского восторга.
* * *
Чтобы артисты не возомнили себя единственными и неповторимыми, их в советское время всегда с кем-то «спаривали»: Лемешев — Козловский, Лепешинская — Уланова, Вишневская — Архипова, Бессмертнова — Сорокина, Плисецкая — Стручкова… При этом одногодки Майя и Раиса Степановна были полными антиподами, их объединял только балет, общий педагог — Елизавета Павловна Гердт и красавец Саша Лапаури, к которому испытывали симпатию все без исключения ученицы. Майя рассказывала, как однажды решила сделать Саше подарок — какой-то очень красивый карандаш, который завернула в листок, вырванный из ученической тетрадки, надписав «Сашеньке». Началась война, Саша с хореографическим училищем эвакуировался в Нижегородскую область, поселок Васильсурск, а Майя оказалась в Свердловске. В Васильсурске Саша Лапаури и Рая Стручкова полюбили друг друга и пронесли это чувство через всю жизнь до самой гибели Саши в автомобильной катастрофе.
* * *
Концерты были главной статьей дохода у всего артистического мира. Майя не исключение. Чтобы прокормить себя, одеваться и помогать семье, она, кажется, обтанцевала все клубные сцены Москвы с «Умирающим лебедем». Номер доводилось исполнять и в распахнутых кузовах четырех сдвинутых вместе грузовиков. Видавший виды пол автомобилей служил сценой. Танцевала «Лебедя» и на только что подстриженном газоне. Балетные туфли потом были зеленого цвета.
* * *
Изначально идея и первая постановка «Лебедя» принадлежала Михаилу Фокину, он придумал ее в 1907 году для Анны Павловой, которая исполнила номер около 4000 раз и даже на смертном одре просила приготовить для нее костюм Лебедя. «Но стоит ли один в один воспроизводить танец Павловой?» — задумалась Мита (тетя Майи и Азария Плисецких, балерина и педагог Суламифь Мессерер. — Forbes Woman) и решила не следовать Фокину, а поставить «Умирающего лебедя» по-своему — специально на Майю, с учетом возможностей ее фантастически выразительных рук. И если Анна Павлова начинала номер, стоя лицом к публике, то Мита, чтобы сосредоточить внимание зрителей на Майиных руках и длинной шее, поставила ей выход спиной. Если можно было бы сосчитать, сколько раз Майя танцевала своего Лебедя, уверен, это мог быть рекорд, достойный книги Гиннеса. Неслучайно на одном из ее экслибрисов изображены лебединые крылья.
* * *
Когда-то танец в опере носил развлекательный характер, но позднее стал образовывать самостоятельные сцены, которые дополняли и развивали действие. Сейчас прима-балерины, к сожалению, пренебрегают участием в оперных постановках, Майя же эти партии обожала. Бессчетное количество раз она танцевала «Вальпургиеву ночь» в постановке Леонида Лавровского для оперы Гуно «Фауст». Во время американских гастролей Большого театра ее вакханка удостоилась самых высоких оценок критики. В опере «Руслан и Людмила» она была соблазнительной персиянкой, которая заманивала к себе пылкого Ратмира. Партия Ратмира, написанная Глинкой для контральто, исполнялась исключительно женщинами. Как-то на одном из спектаклей Майя, привычно обольщая хазарского князя танцами и красотой, вдруг услышала шепот: «Я не помню слов, что дальше идет?» Не прерывая танца, она так же шепотом подсказала исполнительнице партии Ратмира текст, поскольку оперу знала наизусть.
* * *
Кроме этого, Майя танцевала поставленную тем же Лавровским для подводного акта оперы Римского-Корсакова «Садко» вариацию Рыбы-иглы и Персидку в «Хованщине» Мусоргского в постановке Сергея Корня. О своей Персидке она писала: «В музыке томление, нега, страсть. Я с голым пупом а-ля танец живота, в шифоновой шали лишь поначалу, постукивая ладошкой о ладошку, словно о бубен, скольжу руками, разжигая страсти Хованского. Разжигаю, разжигаю, в музыке большое крещендо, я — как лотос на ветру, князь теряет самообладание, бросается ко мне… Хор поет величальную «Белому лебедю, ладу-ладушеньки»… Тут-то и всаживают ему нож в спину. Бунт подавлен».
* * *
Партию Китри Майя впервые станцевала 10 марта 1950 года. Спектакль прошел с большим успехом, хотя без курьеза не обошлось. Делая в первом акте диагональ туров под аккомпанемент размахивающих плащами тореадоров, она двигалась от верхней правой кулисы к нижней левой — один тур, другой, третий, четвертый… В финальной точке требовалось сделать двойной пируэт, но Майя взяла лишний форс, потеряла равновесие и плашмя упала на сцену. Тут же ловко раскрыла веер, придав своему падению испанский мотив. После спектакля к ней за кулисы зашла Галина Уланова, сказала что-то приветливое и подарила книгу о Марии Тальони, подписав: «Майе Плисецкой желаю большой жизни в искусстве».
* * *
Сохранился экслибрис Майи Плисецкой, на котором изображена знаменитая проходка Китри.
* * *
В 1956 году у Майи появился автомобиль, в покупке которого я с радостью принял участие, добавив недостающую сумму из своих сбережений. Специальное разрешение на это приобретение приурочили ко Всемирному фестивалю молодежи и студентов. Это была 21-я «Волга», окрашенная в два цвета — темно-зеленый и светло-зеленый. Тогда же у Майи возникло желание научиться управлять автомобилем. Но, будучи натурой нетерпимой, она не могла спокойно воспринимать других автомобилистов, была готова выскочить из машины, чтобы высказать все, что о них думает. К счастью, Майя вскоре бросила уроки в силу своего бешеного темперамента и, к моей радости, стала привлекать меня в качестве шофера. Всякий раз, сопровождая Майю, испытывал невероятное чувство гордости, что могу быть ей полезен. Так я познакомился с массой интересных людей — с той же Лилей Брик, к которой часто возил Майю.
* * *
Из-за красивой прыжковой вариации Майя очень любила балет «Лауренсия», поставленный Вахтангом Чабукиани по мотивам пьесы Лопе де Вега «Овечий источник». Танцевала его «от души», как сама говорила. Все ей было близко в этой роли. И прежде всего испанская тема, полюбившаяся со школьной скамьи, когда на третьем году обучения в расписании занятий появился характерный танец. В характерный танец входили испанский, венгерский, мазурка, русский, цыганский. Цыганский танец, как вспоминала Майя, у нее получался плохо, а испанский очень хорошо.
* * *
В 1956 году на приеме по случаю гастролей в Москве Королевского балета Великобритании Майя познакомилась с дипломатом Джоном Морганом. Завязалась беседа, что автоматически привлекло внимание КГБ. А после того как Морган посетил выступление Майи в зале Чайковского и побывал у нас в гостях, за ней была установлена слежка. Какой интерес Майя представляла для органов? Может быть, ее заподозрили в подготовке побега за границу, поскольку события развивались накануне гастролей Большого театра в Лондоне. Как бы там ни было, ее фамилию вычеркнули из списка выездных артистов. С той частью труппы, которая осталась в Москве, Майе предстояло станцевать «Лебединое озеро». Весть о выступлении опальной Плисецкой моментально облетела Москву. Огромный зал Большого театра был забит до отказа — сидели на ступеньках, в проходах… Я прекрасно помню выход Майи, ее первое появление во втором акте. Шаги, потом па-де-ша, после которого она застыла в лебединой позе в четвертой позиции, перед тем как сделать глиссад пике. В это время зал разразился неслыханными овациями.