Роман Балаян в цитатах

Лет до тридцати восьми я был таким кавказским фраером: любил погулять, пригласить друзей в ресторан. За столом тамадой был. Часто ходил в долгах, но жил широко, считая, что мне можно — я же гений. Конечно, «Каштанку» замечательно приняли, «Бирюка» показывали на Берлинском кинофестивале. Но однажды, когда работы не было уже лет пять, мне под утро приснился сон о том, что я рядовой в общем-то режиссер и нечего выпендриваться. А я-то думал — не меньше Эйзенштейна, Довженко... С тех пор переменился, из легкомысленного кавказца превратился даже в семьянина. Правда, как и раньше, плачу за всех в ресторане, даже если друзья сопротивляются, деньги даю тому, кому нужны. Но это же нормально — помочь, хотя для женатого человека, возможно, не очень? Жена, естественно, недовольна, а что я могу поделать?..

***

В «Талисмане» я обратился к герою, который уже определился. Результат — по сравнению с Макаровым — оказался ещё драматичнее. Герой «Полётов», переживая кризис, себя не обманывал. А в «Талисмане» он вдруг заново посмотрел на себя. Первоначально, ещё в заявке Рустама Ибрагимбекова, были убитый человек, милиция, следствие. Мне реальная дуэль мешала. Но несостоявшаяся, как в фильме, нужна была мне для того, чтобы ещё раз возвеличить гениального человека, который гениально жил. Может быть, моя попытка наивна, впрочем, и её я не стыжусь. Я был поражён, когда на обсуждении «Талисмана» один критик, да ещё женщина, сказала: «Здесь герой празднует труса». Боже мой, мы показали мучения человека, который идёт не убивать, а умирать. Сомнения Алексея коснулись всех его представлений о себе. В нём вдруг как бы всё «село», пошатнулось. Не мог же он себя убить! Вот и вылетела эта дурацкая фраза: «Я вызываю вас на дуэль». То была игра с самим собой, и он бросил жребий. Критики, правда, решили, что он либо дурак, либо трус».

***

Ученику известного профессора семиотики Юрия Лотмана очень понравился мой фильм “Полёты во сне и наяву”, и он написал мне письмо – разбор фильма. Читать это было невозможно, так как для всего он находил своё объяснение. К примеру, в фильме есть кадр, где главный герой бежит по полю к стогу сена. А на нём кроссовки с красной подошвой. И вот этот критик писал: “Это не просто подошвы – это красные подошвы. Потому что у него горит земля под ногами!” А я вспоминаю, как на площадке орал на реквизитора: “Дура, ты что, не могла найти обувь с нормальными подошвами?!”

***
Другое дело, как я справлялся с актёрами. На роль Ларисы в этом фильме мне посоветовали взять Люсю Гурченко. Прочитав сценарий, она пришла и стала играть, как она это умеет: классно, с прибамбасами, в своей любимой манере. А я смотрю и понимаю, что пропал: это настолько классно и настолько… чуждо мне, настолько «не то», что я не знаю, что делать. А человек она хороший, и, чтобы не обидеть, я ей говорю: «Знаете, Люся, вы так это хорошо сделали! Я даже не предполагал. Но, честно говоря, я хотел не совсем так. Вот если бы я снимал кино во Франции, то взял бы Анук Эме». Она говорит: «Все, поняла! Сидим-молчим».

***

«Полеты...» о том, как человек мается в отсутствие настоящей свободы. Большинство моих картин сняты для филармонического зрителя, ни о какой широкой публике я никогда не думал. Но тут понимал: фильм должно увидеть как можно больше народу. Потому что речь там идет не только обо мне. Это был ком в горле у творческой и научной интеллигенции: как жить в такой стране? И если бы мой гражданский возглас не услышали, зачем было снимать?
Не стал сам работать над придуманным сюжетом, позвал одного из лучших сценаристов — Виктора Мережко. Мы с ним видели в главной роли Никиту Михалкова, на него Мережко и сценарий написал, замечательно получилось. Но я прочитал и сник: герой вышел не таким, каким его представлял. Он оказался плутом, старающимся выжить, выкрутиться. Я даже решил отказаться от съёмок. Жена переживала: денег нет, а муж опять ерепенится.
И тут я случайно увидел по телевизору сцену из фильма Татьяны Лиозновой «Мы, нижеподписавшиеся». Действие происходило в поезде, персонажи разговаривали, а один — это был Олег Янковский — сидел за столиком и резал лимон. Мне он так понравился! Вроде персонаж и есть там, в купе, и нет его среди этих людей, и главное, это происходит одномоментно. Отсутствие присутствия. Вот, думаю, мой герой, Макаров. Тут же понял, какую интонацию, какой посыл сделаю в фильме, отойдя от сценария, повторяю — хорошего сценария, но не ставшего моим. Спрашиваю жену:
— Знаешь этого артиста? Хороший?
— Что значит «хороший»? Это Янковский!
Вспомнил, что отрывками видел еще «Тот самый Мюнхгаузен». Звоню Мережко:
— Давай пригласим Янковского.
А Мережко после «Родни» был в ссоре с Михалковым.
— О, давай! — обрадовался он и дал почитать сценарий Янковскому.
Я приехал в Москву, пришёл в «Ленком», где Олег служил. Ему сценарий понравился. Правда он на тот момент моих картин — ни «Каштанки», ни «Бирюка» — не видел, ничего обо мне как о режиссёре не знал. И сказал, что, мол, не обижайтесь, но, наверное, сниматься не буду.
— Если, — говорю, — согласитесь, на любом фестивале получите приз за главную мужскую роль. Но это будет не ваш приз, а мой.
— В каком смысле?
— Это фильм про меня. Вы будете играть меня.
Ну что за разговор с известным актёром? Но Янковский, видимо, проникся, увидев, что человек уверен в себе, знает, что предлагает. Улыбнулся и протянул руку:
— Согласен.
Думаете, сценарий сразу прошёл? Нет, мы его хитростями протолкнули:
— Да о чем вы говорите? Ничего такого там нет! Мы снимаем про плохого человека, про плута!
— А впечатление, что он у вас положительный.
— Ни в коем случае!

***

Когда у меня была премьера «Полетов во сне и наяву» в Москве я, чтоб зритель точнее понял смысл фильма, и моего героя, привёл кавказский тост в пример. Давайте мы выпьем за человека, который живёт в воде, но все время умирает от жажды.

***

Я должен был снимать с итальянцами фильм по роману Макса Фриша «Назову себя Гантенбайн». Продюсеры решили пригласить Мастроянни, а он меня совсем не знал, дали ему посмотреть «Полеты...» и «Поцелуй». Мастроянни проникся:
— Роман, сними меня в таком фильме, как «Поцелуй».
— Тебе не понравились «Полеты...»?
— Понравились, но я похожее уже делал. А в «Поцелуе» та роль, которая у этого артиста...
— Янковского?
— Да, такого я хочу сыграть.
Я не хотел снимать Мастроянни: у него уже было одутловатое лицо. Не видел я его в этой роли как типаж. Продюсер уговаривала: «Рома, иначе денег не найдем». Но вдова Фриша запросила невероятную сумму за право экранизации, и проект порушился

***

Гамлет – это сознание, опережающее эмоцию, Отелло – это эмоция, опережающая сознание. То есть, если ты артист, ты должен играть, я тебе уже все сказал… Я помню, в более молодом возрасте, где-то до сорока, мне казалось, что я Отелло бы поставил… или до тридцати… После тридцати, или после сорока, мне безумно скучно вот с этим Отелло возиться. Мне интересен Гамлет… Гамлет, там, разбирается с собой и с миром, а Отелло – только с Дездемоной…

***

Видите ли, я жил в стране, в которой мне было неуютно, как и многим другим из интеллектуальной среды общества. В стране, где нужны лишь винтики, а не личности. Но, как ни странно, это помогало тайному киноязыку, благодаря которому фильм становился интереснее. Посмотрите, какие фильмы снимают китайские режиссёры. Потрясающие! Но там же компартия правит! Потому что это сопромат – когда что-то давит, то из тебя вылезает интересное. Наперекор существующему строю. Видимо, тут что-то с нашим геополитическим сознанием связано, что ли… Все-таки не Европа. А сейчас у нас вроде все можно, снимай, что хочешь. Например, советуют снимать про войну, а я говорю: почему только про войну, снимайте и о любви, об этом есть тысячи сюжетов. Нельзя все время делиться с миром своими горестями, надо и радостями. И говорить не только о том, что мы хотели бы от кого-то, а и о том, что мы могли бы предложить.

***

90-е - это был упадок всего постсоветского пространства, снимали какие-то тайные фильмы, на тайные откатные деньги. Там прозвучало 3-4 картины, которые можно поставить в одну линию с некоторыми выдающимися фильмами, но я думаю, что таких фильмов не было. И в 2000-х тоже не было. Были хорошие фильмы, но не гениальные. Мы воспитывались как совки, т. е. в Советском Союзе и снимали не за, а против чего-то. А в 90-х не знали о чем и снимать, ни за что, ни против чего. Сплошное безвременье. Могут быть хорошие фильмы, но выдающихся нет. Вот если бы мне задали вопрос, почему сейчас российское кино на подъеме, имею ввиду кинопроизводство, они снимают свыше 100 фильмов в год, я бы ответил, что люди культуры убедили руководство России в нужности кинематографа, и господин Путин в один день выделил 150 млн. дол. на российское кино. Начали снимать множество фильмов, из них 5-6 - хорошие, очень даже хорошие.