В Невском районе Санкт-Петербурга, где тихие дворы и сталинские дома создают иллюзию мирной жизни для пенсионеров, получающих скромные выплаты, 15 сентября 2025 года случилось событие, которое кардинально изменило судьбу 55-летней Елены Ивановны Петровой.
Ее уютное жилище превратилось в эпицентр ужаса, где безоглядная вера в людей обернулась угрозой и насилием.
Елена, бывшая библиотекарь с тридцатилетним опытом работы в городской библиотечной системе, вела размеренную жизнь, наполненную чтением книг в своей квартире на улице Марата, где ее книжные полки ломились от произведений классиков. Редкие встречи с соседями за чашкой чая были для неё отрадой.
Она наивно оставляла дверь незапертой, полагаясь на честность окружающих; именно этим доверием воспользовались граждане Узбекистана – 47-летняя Нигора Ш. и ее 22-летний сын Сиевуш Ш.. Появившись в её жизни незаметно, они похитили 340 тысяч рублей, электронные устройства, документы, оставив после себя лишь глубокий страх и опустошение.
Все началось за месяц до ужасных событий.
Нигора, изможденная женщина с печальным взглядом, покрытая платком, трижды в неделю убирала у Елены, добираясь на общественном транспорте из отдаленного района, где снимала комнату вместе с сыном. В ее обязанности входило мытье полов, удаление пыли с книжных полок, а также задушевные беседы о жизни в родном Ташкенте, где она оставила супруга и двух других детей ради заработка для их обучения. Елена, будучи сострадательным человеком, порой давала ей сверх оговоренной суммы небольшую прибавку на питание, проявляя поддержку трудолюбивым мигрантам.
В один из дней, а именно 14 сентября, Нигора, в состоянии сильного плача, обратилась с просьбой: "Я лишилась жилья, некуда податься с ребенком, умоляю, дайте переночевать, я отработаю". Елена, вспомнив свои трудности, связанные с переездами, проявила сочувствие, предложив диван в гостиной и угостив ужином, состоявшим из гречневой каши и мясных котлет, приобретенных в ближайшем супермаркете. За чашкой чая с печеньем Нигора сквозь слезы выражала благодарность: "Вы мне как родная сестра". Елена, в свою очередь, с улыбкой отвечала: "Мы все в одной лодке, нужно помогать друг другу".
Однако ночью, около 2:00, Елену разбудил подозрительный шум из коридора. Старая квартира с паркетом, издающим скрип, и тикающим будильником, выдала проникновение постороннего. В полумраке спальни, освещенной лишь лунным светом, она увидела Нигору и ее сына, молодого человека с суровым лицом, с короткой стрижкой и шрамом на щеке, которого прежде не видела. Сиевуш, атлетически сложенный парень с татуировкой в виде ташкентского орнамента на запястье, сжимал кухонный нож с зазубринами, купленный за скромную сумму, и его глаза излучали холодящий душу блеск.
Его мать, с дрожащими руками, пыталась заклеить рот Елены клейкой лентой, взятой из сумки. "Отдавай деньги, все деньги, иначе мы тебя зарежем", - прошипел Сиевуш с акцентом, приставляя острие ножа к шее. Нигора, с выражением вины и решимости на лице, связывала руки Елены пластиковыми хомутами, приговаривая: "Прости, моя дорогая, но нам это необходимо". Елена, одетая лишь в ночную сорочку, отчаянно сопротивлялась, ее сердце билось как сумасшедшее, а голова была переполнена противоречивыми мыслями, от шока до воспоминаний о моментах, когда Нигора смеялась над ее книгами. Она указала на шкаф, где хранились ее сбережения в виде денежных купюр – 340 тысяч рублей, отложенных для операции внука.
Двадцать минут тянулись для Елены как нескончаемая пропасть: Сиевуш, чьи руки окрепли от тяжелой работы на питерской стройке, где он по двенадцать часов переносил кирпичи, копался в комоде, извлекая банковские карты "Сбербанка" с кредитным лимитом в пятьдесят тысяч рублей, планшет Samsung стоимостью пятнадцать тысяч и два мобильных телефона. Параллельно Нигора, чьи руки привыкли к уборке и чистящим средствам, торопливо собирала документы: паспорт, СНИЛС, пенсионное удостоверение, не переставая спрашивать: "Это всё, ничего больше нет?". Елена, с зажатым во рту кляпом, беззвучно плакала, слезы текли по лицу, увлажняя подушку с вышивкой, подарком дочери, а ее глаза, полные отчаяния, молили Нигору вспомнить об их дружеских беседах, но та, с лицом, побледневшим от стыда, отворачивалась, торопливо шепча сыну: "Быстрее, надо уходить". Они не наносили ударов, ограничиваясь угрозами, проводя лезвием ножа в опасной близости от лица, и Елена, скованная ужасом, отдала всё, что пришло на ум: бабушкины золотые серьги из шкатулки и дорогие сердцу часы "Слава", память о покойном муже, спрятанные в ящике с бельем.
После того, как грабители исчезли в тишине, словно растворились в воздухе, заперев дверь ключом, прихваченным Нигорой, Елена, освободившись от клейкой ленты, при помощи зубов, поползла к телефону в гостиной, где на полу были рассыпаны остатки ужина, и дрожащими пальцами набрала номер 102, ее голос срывался от рыданий: "Помогите, на меня напали, в доме были грабители". Бригада скорой помощи прибыла через пятнадцать минут; фельдшер, женщина средних лет, обработала повреждения на запястьях, оставленные стяжками, и предложила успокоительное. Полицейские, двое сотрудников в форме, внимательно осматривали место преступления: следы обуви на паркетном полу, отпечатки пальцев на поверхности шкафа и опустошённый сейф под кроватью, где хранились накопления. Елена, укутанная в плед, подробно рассказывала о случившемся – как Нигора делилась переживаниями перед сном, обещала "завтра уйти пораньше", и как внезапно появился ее сын с ножом, купленным в ближайшем магазине "Лента" – это стало важной зацепкой для следствия, которое оперативно установило их личности по записям камер видеонаблюдения в подъезде, где Нигора вошла с сумкой, а вышла с рюкзаком сына.
Пострадавшая, с поседевшими волосами и печальными глазами, провела ночь в стационаре на Петроградской стороне, где врачи констатировали нервный срыв и незначительные ушибы, но настоящая рана была гораздо глубже – предательство близкого человека, которого она считала своей подругой, и теперь ее опустевшая квартира, с разбросанными вещами и признаками взлома, напоминала тюремную камеру, где каждый звук заставлял вспоминать о кошмарном ноже у самого горла.
Арест произошел на следующий день, 16 сентября, в арендованной квартире в Красносельском районе. Это был старый дом на проспекте Стачек, где Нигора и Сиевуш снимали комнату за 15 000 рублей в месяц. Обстановка была скромной: продавленный диван и ковер с ташкентскими мотивами на стене. Полицейские, получив информацию от камер видеонаблюдения магазина "Пятерочка", где Нигора сняла деньги с банковской карты Елены, осуществили штурм в 7 утра. Дверь была взломана тараном, и в комнате, пропитанной запахом плова и сигарет, мать с сыном сидели за столом, пересчитывая пачки наличных рублей под тусклым светом лампочки без абажура. Сиевуш, одетый в майку с надписью "Uzbek Power", попытался достать нож из стола, но сотрудники полиции, держа пистолеты наготове, обезвредили его на полу, где были разбросаны коробки от новых мобильных телефонов. Нигора, в цветастом халате, упала на колени, моля: "Не трогайте, я мать, все расскажу". В ходе обыска было обнаружено 340 тысяч рублей в конверте, спрятанном под матрасом, планшет в сумке, банковские карты и документы в ящике стола, а также нож с отпечатками пальцев. Сиевуш, с ненавистью в глазах, выкрикнул: "Она сама виновата, приютила нас". Нигора, в слезах, подтвердила: "Я была добра к ней, но сын уговорил меня".
Расследование, начатое по статье 162 УК РФ "Разбой", длилось месяц. Были допрошены соседи по коммунальной квартире, слышавшие их ссоры из-за денег. Экспертиза подтвердила наличие ДНК на скотче. Елена, давая свидетельские показания в прокуратуре на Литейном, опознала их по фотографиям, ее голос дрожал: "Она убирала в моем доме, а теперь…". Мать и сын, с привлечением адвокатов из бесплатной юридической консультации, пытались представить смягчающие обстоятельства, ссылаясь на "тяжелые экономические условия жизни в Санкт-Петербурге". Нигора работала уборщицей за 20 000 рублей в месяц, Сиевуш – разнорабочим за 40 000, но долги по аренде жилья и желание "помочь детям в Ташкенте" подтолкнули их к совершению преступления. Их алиби было опровергнуто записями с камер видеонаблюдения.
В здании Выборгского суда Санкт-Петербурга, расположенном на Пионерской улице, с его аутентичными деревянными скамьями и изображениями известных юристов, судебное заседание началось 10 октября 2025 года. Зал, рассчитанный на полсотни посетителей, оказался заполненным до отказа: близкие Елены расположились в первом ряду, держа в руках платки, представители прессы с записывающими устройствами, а также неравнодушные соседи собрались, чтобы оказать моральную поддержку. Мать с сыном находились в "аквариуме" – огороженной стеклянной кабине с деревянной лавкой и решеткой, где Нигора, одетая в серый джемпер, с заметной сединой в волосах, крепко держала руку сына. Его лицо, измученное и бледное, отражалось в стеклянной поверхности. Сиевуш, скованный наручниками, которые были спрятаны под столом, не находил себе места, его взгляд беспокойно блуждал по залу. Нигора, чье лицо было испещрено следами слез, тихо произносила молитвы на родном узбекском языке, в то время как судья Ольга Козлова, женщина около пятидесяти лет со строгой прической, начала оглашать обвинительный акт: "Разбойное нападение, осуществленное группой лиц по предварительному соглашению, с использованием оружия, представляющего угрозу для жизни".
Наиболее эмоциональным эпизодом стали показания потерпевшей. Елена, облаченная в темное платье и едва передвигавшаяся из-за нервного срыва даже с тростью, вошла в зал суда, опираясь на поддержку дочери. Её голос, тихий, но уверенный, восстановил картину той ночи: "Проснулась от непонятного шума, увидела лезвие ножа, её глаза полные слез, но она держала скотч, а он… он был подобен дикому зверю". В зале воцарилась тишина, когда она продемонстрировала кровоподтеки на руках, еще не потерявшие свой багровый оттенок, и рассказала, как после совершенного злодеяния пролежала неподвижно около часа, опасаясь пошевелиться, прежде чем вызвать стражей порядка. Её слова, пропитанные невыносимой болью, разрушили защиту Нигоры, которая, находясь в клетке, закрыла лицо руками и разрыдалась. Сиевуш, в попытке оправдать себя, произнес: "Мать вынудила, у нас не было средств", однако прокурор Анна Смирнова, держа в руках материалы дела, опровергла это утверждение: "Вы связывались с матерью за час до произошедшего, всё было спланировано", — и предъявила распечатки звонков с его мобильного телефона.
Адвокат, почтенного возраста юрист в строгом костюме, настаивал на смягчении приговора — "Первое преступление, тяжелые жизненные обстоятельства". Однако судья, внимательно изучая материалы дела, включая фотографии с места преступления — пустой шкаф, обрывки скотча на полу, оставалась тверда в своем решении. 31 октября 2025 года в зале суда, заполненном людьми и оснащенном вентиляторами под потолком, был объявлен приговор: Нигоре — семь лет лишения свободы в колонии общего режима ИУ-14, расположенной в Великом Новгороде, с обязательством выплатить 504 000 рублей в качестве компенсации морального ущерба и возмещения стоимости украденного. Сиевушу — восемь лет лишения свободы в колонии строгого режима ИУ-2 в Подольске, с аналогичной выплатой компенсации. Когда прозвучали слова "лишение свободы", лица подсудимых в "аквариуме" потемнели: Нигора рухнула на скамью, её руки тряслись, а Сиевуш, сжав кулаки, уставился в пол, его подбородок дрожал. Конвой, в форме с опознавательными знаками, вывел их через служебный выход, где журналисты пытались запечатлеть происходящее вспышками фотокамер.
Елена, находясь у выхода из здания суда вместе с дочерью, вытерла слезы и произнесла: "Правосудие восторжествовало, но душевная рана останется навсегда".
Её слова, полные глубокой скорби, эхом отразились в коридоре суда, где теперь уже осужденные мать и сын направлялись к автозаку, оставив позади себя след из предательства и ножа в тихой квартире на улице Марата.
Справедливый ли вынесен приговор?
https://dzen.ru/a/aQhbHBnXYQbecOIX